3.3.8. Самый непревзойденный

Недолгим было их время общения, Бранчевская скоро уехала на фронт, но всю жизнь так или иначе Войно-Ясенецкий напоминал о себе. Года три спустя, в прифронтовом госпитале близ Житомира, где врачам приходилось при свете коптилки принимать и оперировать, не отходя, по 500-600 раненых, Надежда Алексеевна поспорила однажды с коллегой из Тамбова, когда та заявила, что равного их ведущему хирургу, который оперирует у них в Тамбове, нет. "Нет уж, увольте, - возразила Бранчевская, - непревзойденный хирург оперирует у нас в Красноярске!" И назвала фамилию Войно-Ясенецкого. Оппонентка смешалась и ответила: "Это у нас Войно-Ясенецкий".

В конце концов выяснили, что говорили они об одном и том же человеке. Просто Надежда Алексеевна не знала, что опальный профессор, отбыв красноярскую ссылку с лихвой, уже был переброшен из Сибири в тогда еще прифронтовой Тамбов, и, служа архиепископом Тамбовским и Мичуринским, продолжал делать свои уникальные операции. Именно Тамбов первым поставил памятник владыке Луке.

Через много-много лет любимый профессор в который раз удивительным образом напомнил о себе. В руки Бранчевской попала газета "Тихоокеанская звезда", на ее страницах делился воспоминаниями о своем знаменитом деде доктор медицинских наук, профессор Хабаровского мединститута, известный в России специалист в области урологии Алексей Михайлович Войно-Ясенецкий. Надежда Алексеевна с радостью узнала, что хлебнув сиротства с лихвой, все дети владыки Луки выжили и все стали докторами медицинских наук!

Очень интересным был рассказ внука о том, как деда пытались "распропагандировать", заставляли его, чтобы он не позорил звание врача, снять рясу и отказаться от сана. Еще в "Архипелаге ГУЛАГ" Александр Солженицын писал о том, что сам Киров уговаривал владыку во время его архангельской ссылки отречься от веры, от Христа, обещая отдать в его ведение целый институт, ведь "Очерки гнойной хирургии" Войно-Ясенецкого уже тогда потрясли весь медицинский мир. Это было так нелепо, потому что он даже на публикацию своих научных трудов не соглашался без указания его священного сана.

В Красноярск из Большой Мурты владыка Лука привез новый вариант “Очерков”, плодотворно потрудившись перед этим по милости маршала Ворошилова, откликнувшегося на просьбу узника, в знаменитой библиотеке в Томске. Там ему удалось за два месяца прочитать на немецком, французском и английском всю новейшую литературу по гнойной хирургии. Кстати, долгое время Ясенецкий сам иллюстрировал тома своими рисунками (ведь в юности он собирался стать художником и даже учился этому мастерству). “Однажды, - вспоминает Надежда Алексеевна, - профессор попросил меня найти хорошего фотографа, я выполнила его просьбу, снимки нужны были для его книги…”

Добился владыка ее издания с большим трудом, к ужасу своих надзирателей дошел до самого товарища Сталина. Но уже 17 марта 1943 года Ясенецкий сообщил в одном из своих писем Н.П. Пузину (позднее ставшему хранителем музея Льва Толстого в Ясной Поляне): "Вышло 4 печатных листа с 45 рисунками... уже печатается в краевом издательстве тиражом 5000. Это очень ценный и важный мой труд". Годом позже будет издан еще один важный его труд: “Поздние резекции инфицированных огнестрельных ранений”.

- Прихожу я как-то к профессору в маленький его кабинетик на втором этаже, - вспоминает Надежда Алексеевна, - он там чаще бывал, чем в отведенной ему для отдыха комнате внизу, с просьбой от наркомздрава: предоставить перечень его научных трудов. Ясенецкий с такой досадой это воспринял: “Идет война, люди страдают, воинов спасать надо, а они заставляют время тратить на ненужную работу!” Я еще и удивилась, сколько уж на то времени надо! На следующий день как человек очень обязательный он передал мне перечень своих работ: тьма названий - на французском, немецком, английском… На двух листах, исписанных с двух сторон его мелким, аккуратным почерком! На мое удивлённое, почему издавался за рубежом, а не у нас, пояснил: “У нас в России меня не издают, а если и издадут, то ничего не видно…” Требование наркомздрава я выполнила наполовину, второго экземпляра у себя не оставила, потому что переписать все это мне с моим знанием иностранных языков было невозможно…