В 1998 году при участии епископа Красноярского и Енисейского Антония и губернатора Красноярского края Александра Лебедя на здании красноярской средней школы № 10 была установлена мемориальная доска с барельефом Войно-Ясенецкому. Теперь всякий проходящий мимо встречается взглядом с тем, кто, будучи политически неблагонадежным и ссыльным, дни и ночи проводил в этом госпитале, спасая на операционном столе раненых солдат. Величественная монашеская мантия, испытующий взгляд духовного пастыря и сильные руки хирурга, спасителя…

-Я просто не мог ограничиться обычным начертанием профиля, когда впервые познакомился с жизнью этого человека, - говорит автор барельефа, профессор Красноярской архитектурно-строительной академии Борис Ильич Мусат.

К сожалению, не было тогда среди медиков, собравшихся у 10-й школы, человека, который и по сей день с любовью и нежностью хранит в душе образ архиепископа Луки. Встретились они впервые в этом здании, в том самом красноярском эвакогоспитале № 1515. Тем бесценнее рассказ этого человека, знавшего Войно-Ясенецкого лично.

Сейчас Надежде Алексеевне Бранчевской - 94, а тогда, в 1941-м, было всего 31 и была она уже начальником медсанчасти. Госпиталей в городе открыли много. И вот однажды вызывает ее начальник штаба всех госпиталей, чуть подрасстроенный, назначили, говорит, ведущим хирургом в 15-й эвакогоспиталь какого-то ссыльного попа, я отродясь с попами не разговаривал, ты уж как женщина с ним поговори, устрой его там, возьми над ним шефство.

Священников тогда иначе как пренебрежительно попами и не называли. Но стоило кому встретиться с Войно-Ясенецким, пренебрежение вмиг испарялось. От него исходили такое спокойствие и благожелательность, что услужить ему было в радость, повиноваться - тоже, услышать отказ - не в обиду. А отказывать надо было: все больные рвались к нему, но он брал самых безнадежных и сражался за них всеми силами, всем талантом.

“По две мокрых рубашки меняли за время одной операции”,- вспоминала операционная санитарка жительница Дивногорска Мария Анатольевна Мещерякова.

-Но зато когда наступал смертный час, и к бойцу мчались, кто со шприцом, кто с кислородной подушкой, он спокойно и властно отстранял медиков своею рукой священника и говорил: "Не мешайте уйти человеку в потусторонний мир”... Очень много людей встретила я за свою жизнь, - говорит Бранчевская, - и ни одного человека, хотя бы подобного Войно-Ясенецкому!

Хоть была она совсем маленькой, помнит жандармов и городовых, помнит гражданскую войну с нахлынувшими в Красноярск мадьярами, чехами, итальянцами. Не забываема для нее боль Великой Отечественной войны, в которой ей лично пришлось участвовать. Много чего она помнит, но ярче воспоминания, чем о владыке Луке, нет.

Вскоре по прибытии в госпиталь новый хирург сказал, что красноярские врачи, увы, лечить солдатские раны не умеют, и чтобы подучить их, стал читать лекции по гнойной хирургии, пронзительно ясные и прекрасные. Тоже незабываемые. Однажды профессор рассказал коллегам, как опростоволосился в Архангельске перед квартирной хозяйкой, та вылечила гнойную рану, которую он, к тому уже времени знаменитый хирург, не мог бы с такой скоростью одолеть. “И вы знаете, что входило в состав врачующей бабкиной мази! - смеется Надежда Алексеевна. - Обычная земля, которая приводит в ужас любого хирурга! А вот рецепта, которым старушка одарила профессора, я не помню…”

В мемуарах владыка Лука называет имя своей “конкурентки” Веры Михайловны Вальневой. Проследив благотворное действие мази, в которую входила обеззараженная земля с огорода, мёд, свежая сметана и какие-то травы, ссыльный доктор попытался это эффективное народное средство внедрить в архангельской больнице, но начальство запретило сомнительное для них снадобье “безграмотной знахарки”. Скольким людям оно могло бы помочь, ведь антибиотиков тогда еще не открыли.