Спас на крови

Материал из EniseyName.

Спас на крови

Когда век-то кончится, сначала станет антихрист с храмов кресгы снимать, монастыри разо­рять и все монастыри разорит!.. И время придет такое... что Ангелы не будут поспевать при­нимать души». Из предсказаний преподобного Серафима Саровского — русского святого и молитвенника земли Российской (XIX в.).

Случилось это в прош­лом году августовским днем, а самый канун Преображения Господня. Студент Дима. который приехал поработать и помочь монахам Спасо-Лреображенского монас­тыря, копал яму близ алтарной сте­ны Спасского собора и вдруг на небольщой глубине увидел... человечес­кие кости. В страшном беспорядке предстали они перед следователем Енисейской межрай­онной прокуратуры Алексеем Михайловичем Ершовым, когда он по просьбе мона­хов приехал в монастырь.

— Ни гвоздика, ни щепочки, ни пу­говички, ничего из одежды... — вспо­минает Алексей Михайлович, — И я понял, что это массовое захоронение... Я стою возле братской «могилы» — места, где лежали останки. Поодаль, напоминая пещеру, виднеются остатки надвратной церкви во имя пророка Захарии и праведной Елисаветы — ро­дителей Иоанна Предтечи, крестивше­го самого Христа.

Зарыли же убиенных у самого входа в Спасский храм. Покалеченный, с вы­рванным чревом, он жив и. несмотря ни на что, красив. И, представьте, пер­вым и пока единственным воскрес из мертвых храмовый придел, построен­ный во имя сына Захария и Елисаветы — Иоанна Предтечи — проповедника покаяния, который готовил людей к первому пришествию Христа на землю: «Покайтесь! Ибо приблизилось царствие Вожие! Покййтесь!» А нам не в чем каяться! — слышу я хор голосов.

Земля здесь была хорошо утрамбо­вана людскими ногами. И я -думаю: вот, по этим косточ­кам, незримо лежащим на метровой глубине, как по лестнице, взошли енисейские право­славные пос­ле эры безбожия в придел к Иоанну Предтече, по ним протоптана забытая дорога к святому храму — оживающе­му от богослужений, от теплого молит­венного дыхания, очи­щающемуся от осквернения, которое длилось не год и не два, а десятилетия. Надругательст­во над монастырской святыней длиною в человеческую жизнь, день за днем... Ни у кого нет та­кой летописи, она там, на небесах.

Я поднимаю глаза в небо — и вижу, как упирается в его купол старый, мно­гое повидавший на своем веку кедр. «Помнишь, .наверное, кто это Выл?», — немо спрашиваю я его. Он чуть кача­ет своей темной короной-кроной и молчит. Молчит, принявший в себя пос­ледние пред­смертные крики и голоса убийц...

Мы так устали от того множества миллионов и миллионов смертей, что уже не восприни­маем их живым сердцем. Окамене­ли, онемели наши сердца. — Если мне заниматься только мо­настырем, то долго б пришлось рас­капывать, — говорит Алексей Михай­лович. — а у меня убийства, которые происходят сейчас, и их с каждым днем все больше и больше... Кстати, не отвезете ли вы в Красно­ярск, в бюро судебно-медицинской экспертизы ма­териалы по делу о недавнем убий­стве в Енисейске?

Я е сочувствием наблюдаю, как он берет окровавленный кусочек марли, тщательно упаковы­вает. От запаха кро­ви меня чуть, тошнит, а может, кажется, что запах этот есть... И на душе мертво и тоскливо.

Тоненькая папка в прокуратуре сви­детельствует об этой находке, но де­ло не возбуждено. Первые останки «человека № 1» и «человека № 2» дав­но отправлены в Красноярск на экс­пер-тиЗК- С тех пор прошло немало вре­мени и найдены уже другие останки— «человека № 3». «человека № 4», «че­ловека № 5», и нет им числа. А монастырские послушники все скла­дывали и складывали их в овощехрани­лище, что доста­лось обители от «всепетого» и отпетого советского времени. Ждут, что же скажет прокура­тура. Но прокуратуре бедной не до бренных ос­танков. И город — «отец сибирских го­родов»—молчит окаменело. Не вздрог­нули, не взволновались енисейцы, ког­да прошел слух о «виденных костях, не пошли к властям с вопросом: кто же это столько людей положил у мо­настырского храма?

Как. впрочем, ие поразились енисейцы костям, явленным в 1983 году на набережной, даже допытываться никто не стал, чьи же они. Слух .пошел, что это — расстрелянные колчаковца­ми. Но отчего ж тогда не перезахоронили, не поставили в традициях того времени памятник жертвам «белого террора»? И страшно от этой гражданской на­шей немоты и безучастности, так и ка­жется, что то давнее кровопролитие погоняет новое, грядущее. И слышится голос другого пророка, апостола Иоан­на Богослова, обращенный и к нам, Иванам, родства не помнящим: «Одно горе прошло, вот идут за ним еще два горя...» Но что значат для сов­ременного человека, кото­рый каждый день сверяет по предсказани­ям астро­логов, пророчества святых и Божий знамения?.. А они есть. Найдены косточки на Преобра­жение Господне — на храмовый мо­настырский праздник, именно на 350-летие Спа­со-Преображемского монас­тыря и 400-летие поселения на месте будущего Енисейска инока Тимофея Иванова — первого молитвенника зем­ли енисейской.

Но явление мертвых на этот большой праздник, увы. никого не тронуло. Толь­ко сердца хри­стиан. Епископ Краснояр­ский и Енисейский Антоний отслужил заупокойную литию, спели безвестным «вечную память». Наместник монасты­ря игумен Мефодий в ожидании отве­та из прокуратуры заказал для них гроб и деревянный крест.

— Идемте, покажу, — говорит отец Мефодий.

Он открывает дверь в овощехрани­лище, и сразу же — братский гроб, братский крест и... че­репа моих брать­ев и сестер в груде костей. Один сов­сем маленький. Неужто детский? Дру­гой— с проломленным виском, третий... Господи, как убивали! Чем-то че­тырехгранным. Может, штыком? Доби­вали, а не убивали? Пробоины на вис­ке, на лбу. на голове — большие (наверное, когда штык вгоняют глубоко), поменьше и совсем небольшие. И все это для него одного. Кто ты был, брат мой? Странно, смотрю я на гроб и на крест, а на душе не мертво и не тоск­ливо.

Говорят, что по смерти душа расста­ется с телом, но дух не покидает его. И мне кажется, что в этом темном овощехранилище, где жужжит, пила, стучат молотки и снуют туда-сюда по­слушники — мо­настырь восстает из руин! — им хорошо лежать, сгрудив­шись возле гроба и креста, в ожида­нии, когда их наконец погребут по-христиански. Покоем, веет здесь, — Вот после Пасхи, на Радоницу — в особый день поминовения умерших отпоем и похоро­ним их, — говорит .отец Мефодий. — Только что ж про­куратуре так долго молчит?.. Когда отец Мефодий первый раз позвонил в Енисейскую прокуратуру, ему сказали, навер­ное, чтоб не очень-то убивался по убиенным: «Может, это белогвардейцы?» Господи, Боже мой, до сих пор они не люди и не россия­не, до сих пор делимся в прошлом и настоящем, до сих пор красим друг друга! Чтоб легче на прицел брать?

Потом, наверное, чтобы монахи не обращали особого внимания на наход­ку, предположили, что это захоронение прошлого века. Более чем странное захоронение для православного мо­настыря. Встречали, действительно. при земляных работах могилы, так могила

— она и есть могила, слава Богу, не. на метровой глубине, при гробе и покой­нике.

И другую любопытную версию услы­шал наместник монастыря о том, что все лежащие — разбойники. Монахи их, что ли, порешили кухонными ножа­ми?.. Впрочем, не шутится что-то по этому поводу.

В гражданскую войну монахи еще были в монастыре, а в 1923-м, разогнав их, передали Спа­со-Преображенский укомхоэу. Ну а когда кресты сшибают, все что угодно можно творить за вы­сокой монастырской стеной.

До сих пор приходят люди в про­куратуру, милицию и спрашивают о судьбах репрессирован­ных — отцах, матерях, братьях... Показывают доку­менты о реабилитации, уже не те,, что да­вали в прошлые годы: скончался от сердечного приступа. Нет, в них все написано, как было. «Причина смерти— расстрел, место захоронения — Ени­сейск». Все есть, кроме конкретного места захоронения. Так назовите же его. просят люди, чтоб хоть косточки пойти оплакать. Не называют. Ибо ан­гелы не успевали принимать души, что уж говорить о телах...

«По всем местам и в соседних горо­дах многие восстанут против "боящихся Господа. Опусто­шат и расхитят имуще­ство их... Тогда настанет испытание избранным Моим, как золото ис­пытывается огнем», — это ветхозаветное пророчество и о нас — россиянах — избранных, прославленных на весь мир православием и, увы, не выдерживаю­щих испытания свыше. Потому и не вздрогнул город, когда в год 400-лети я молитвенного его, ду­ховного основания явились эти косточ­ки енисейцам. что не православный он уже. Глухи наши сердца к любви и чуду.

Услышала я эти слова вечером (после монастыря, прокуратуры) в Успенском соборе на проповеди отца Александра. Шла неделя о Страшном Суде, последняя — перед Великим постом. И обратила я внимание, что многие подходят к одной и той же иконе на стене. Внизу стояла меленькая скамеечка, чтобы любой мог до­стать до образа и поце­ловать его.

После службы я тоже подошла и — замерла: икона была изрублена.

...Сначала ударили топором по лицу Богородицы, по пречистому лмку Ее. Удар пришелся на висок и глаза. По­том ударили топором по лицу Мла­денца, сидящего на руках Ее. Удар' пришелся на висок и глазе. Потом рассекли таким же дьявольски точным ударом лицо Рас­пятого на Кресте Иису­са, глумясь над Мертвым, Изображение целителя и врачевателя свя­того ве­ликомученика Пантелиимона, объяснила мне стоящая рядом женщина; вообще отру­били. Разнесли, наварное, в щеп­ки.

Икона-мученица... Второй раз встре­чаю такую. Видела еще расстрелянного Христа (много пуль пошло!) в Спас­ском соборе Минусинска. Где ж вы, изуверы — топорных и расстрель­ных дел мастера? Наверное, нет уже вас в живых. И что творит ваш дух, остав­шийся вместе с бренным телом, похо­роненным, наверняка, по всем прави­лам? «К топору зовите Русь!», — кричали племенные революционеры, озаренные кровавым све­том Парижской коммуны. Дозвались.

Икона эта многострадальная долгое время висела в алтаре за Царскими вратами. На нынеш­нее Рождество вы­несли ее, и потек народ к ней. Ма­леньким совсем ручеечком, но потех. Я пытаюсь прочесть уцелевшую боль­шую надпись на ней и с удивлением обнаруживаю зна­комые названия окре­стных сел —: Жарково, Плотбище, циф­ры какие-то, — Она же чудотворная, — пояснила женщина.

Оказывается, во время страшной эпидемии скарлатины и оспы в конце прошлого века после молебнов, отслу­женных с этой иконой, множество ре6ятишек исцелилось. Выжили, чтобы потом быть ввергнутыми в еще более страшную «эпидемию», которой нет конца. Может, кто-то из них лежал там,. у фундамента храма? Сотрясается Россия и по сей день От тех ударов топором по пречистому лику Богоро­дицы, Младенца, Христа Распятого. «Покайтесь! — при­зывает Иоанн Пред­теча. — Вам есть в чем каяться...»

БОГ СТУЧИТСЯ в онемев­шие наши сердца. Вдруг опомнимся? И почти язы­ческий город Енисейск, как и прежде, ведом и храним им. Ведь уцелела же эта икона-мученица или другая икона — Варвары-великомученицы — святой, по ложившей голову за Христа. Мощи ее, до­ставшиеся нам издревле, во време­на, когда Русь только что крестилась, сохранились и почи­вают ныне в Киеве во Владимирском соборе. А вот час­тичка ее святых мощей находится в Енисейске, прямо в иконе с изображе­нием ее отсеченной главы, как завет, переданный нам от первохристиан — не жалеть жизни своей ради Христа. И р.азве не чудо, дарованное нам Бо­гом, то, что святыня эта находится именно у нас в Енисейске?

И разве не чудо то, что есть у это­го города свой предстатель и молит­венник пред Богом, вели­кий подвижник, местно чтимый святой Даниил Ачин­ский? Человек удивительной судьбы, ге­рой Отечественной 'войны 1812 года, военный и он же великий старец. Здесь., в Енисейске, упокоился он ров­но 150 лет тому назад. Тысячи людей шли на поклонение к его могиле. Но когда объявили войну Богу, снесли ча­совню, построенную в память о нем. вытащили косточ­ки старца, говорят, да­же выставляли их напоказ, мол, смот­рите, истлел ваш святой,,.

И после такого надругательства над святынями мы еще пытались строить счастливую жизнь — очередную вави­лонскую башню. Не удивительно, что оказалась она на костях своих же со-отечестве мни ков^. Часть их лежит и У фундамента Спасского монастыря. И кому бы оыи ни принадлежали — бе­лым или даже красным. верующим, неверующим — это тоже святыня, ко­торая тоже призывает нас: «Покайтесь!»

Но не дошли мы в большинстве сво­ем душой до покаяния. Потому и никто, кроме вызванно­го следователя, не пришел к этим останкам: ни представи­тели властей, ни нынешние активи­сты-строители другой уже рыночно-счастливой жизни. Никто, кроме священни­ков.

Ныне впервые праздно­вала наша церковь Собор новомучеников российских. И в Енисейске тоже отслужили литургию, пани­хиду и молебен за всех «нов о мучени­ков, исповедников россий­ских в лютую годину от безбож­ной упасти за веру православную уму­ченных и убиенных». Имя государя-им­ператора, последнего нашего царя Ни­колая Алек­сандровича Романова с же­ной его и чадами открывает этот спи­сок.

— Выезжал я в Екатеринбург на ос­видетельствование останков царской семьи. — сказал Вячеслав Иванович Лысых — судебно-медицинский экс­перт физико-технического отдела крае­вого бюро 'судмедэкспертизы, ког­да, вернувшись в Красноярск, я разыскала того, к кому попели те пер­вые найденные в монастыре останки.

Удивительное совпадение. Впрочем, случайностей в жизни нет. Значит, дан нам еще один знак свыше. От тех ос­танков, предположительно царских, к нашим, енисейским... — И сколько же лет они лежали там, у монастыря? — спрашиваю я у Вячесла­ва Ивановича. — Ну уж никак не меньше пятиде­сяти, а может, и больше. — отвечает он.

По фрагментам «человека № 1 »> и «человека N2 2» определили, что были эта молодая жен­щина, мужчина лет 40 и был третий — мужчина постарше, но следов насильственной смер­ти не об­наружено.

— Надо доставить нам те останки, что вы видели, — настойчиво повторял Вячеслав Иванович. — того, что прис­лала Енисейская прокуратура, мало... Так я ничего и не прояснила. Дай Бог, чтобы все-таки дошли до этого высококлассного ч спе­циалиста «фрагменты человекоа» № 3, 4, 5, 6, 7.„ что лежат там, в 'Енисейске, в овощехранил­ище,

Послушники монастыря рассказывали: «Выкопали один скелет, а у него в позвоночнике гвоздь, прямо в позвон­ки и вогнан....» Сейчас гвоздя уже нет. забрал кто-то на память. И много еще чего развеется, рассеется, с нашими-то скоростями. И на Радоницу вряд ли уж те­перь придется эти косточки упо­коить. Сколько им еще лежать? Уже в недавние досто­славные времена пере­стройки уничтожили в Ени­сейске монастыр­ское клад­бище, где были похоро­нены дорогие сердцу ста­ринного города люди. Памятники их растаскали по чужим могилам, один из них пошел на обелиск борцам за Советскую власть, а остатки сгребли и кучей свалили на территории коммун-хоза. Когда людей сваливают в кучу, не потрудившись даже зарыть поглуб­же, что уж там плакать о памятниках? Когда великие святыни уничтожают, что уж там убиваться о меленьких свя­тынях, вроде памятника знатно­му ени-сейцу. строениями которого до сих пор пользуются? Но не может быть счаст­ливой жизни, когда такое происходит. Не может быть счастья на крови, стра­даниях и унижениях.

И стоит уцелевший Спас на крови— Спасо-Преображенский монастырь. Ждет, когда при стечении народа упо-кояТ останки тех, чья кровь я его фун­даменте. ;И будет день, когда на месте снесенных крестов монастырского клад­бища появится простой деревян­ный крест над могильным холмиком — первый после эпохи безбожия. В нем робкий наш шаг к покаянию, робкая надежда на спасение,, робкое движе­ние души от язычества к вере своих предков. Спас ждет.

Валентина МАЙСТРЕНКО.

Енисейск.

Красноярский рабочий, 10.04.93