25.10.81.

<...> Церковь, его и наша Николо-Кузнецкая церковь — это был его настоящий дом. И как хорошо сказал мой собрат, отец протоиерей Владимир, здесь на каждом шагу, на каждом сантиметре храма нашего лежит печать его рук, его любви.

Когда мы с вами отпевали новопреставленного Григория Васильевича, то все те слова, которые вы слышали, которые пела Церковь, провожая его в другую жизнь, эти слова, ведь, говорил как бы он, от его имени они говорились. И в этих словах было: «Аз есмь образ неизреченныя Твоея славы». Григорий Васильевич был образом неизреченныя славы Господа. Вся его жизнь, десятки лет, а не годы, служения его здешней, земной церкви, была раскрытием образа, который он в себе носил, славы Божией, потому что это было раскрытием образа любви, которой он любил церковь. И не так отвлечённо любил, а конкретно: каждого священника, каждого прихожанина — всех любил, всё, что связано было с этим его домом он так любил! Мы осиротели, мы сиротствуем и будем сиротами без него долгое-долгое время, кому суждено долго жить.

Ещё раз скажу: десятки лет служения Церкви! Десятки лет жизни с ним, являвшим пример христианской жизни! Никого, никогда не обидел, никому никогда не сказал плохого слова! Всегда тихий, кроткий, любящий... Это ли не образ настоящего христианина? Всегда деятельно любивший людей, всех! «А вот этот человек — он не так себя держал в церкви, он не такой, каким должен быть христианин». Григорий Васильевич молчит, никогда не скажет: «Да, не такой!» Молчит... Григорий Васильевич, а вот эта женщина несчастная, больная, лежит в больнице, вы её не знаете даже, она где-то лежит и некому ей кусок хлеба принести... «Как — некому?» Несёт этот кусок хлеба (и не только) человеку, которого он почти и не знает. Это необычайная доброта! И это необычайное послушание — послушание воле Божией... Ведь, всё то, что он делал, он делал по сознанию своего долга, но какого долга? — того, который диктует человеку любовь к Богу и к человеку.

Когда вчера я сообщил по телефону своему сыну, который живёт в Сибири, что Григория Васильевича не стало, он мне сказал, что не видел лучшего для себя примера истинного, подлинного христианина, и что вера в Бога и в людей укреплялась всегда в нём отношениями с Григорием Васильевичем. И так могут сказать очень многие из нас, начиная с меня. Я благодарю Господа Бога за то, что в жизни моей, в долголетнем моем священническом служении, на пути этого служения, Он мне послал встречу с Григорием Васильевичем, который, конечно, и во мне, священнике церкви православной, укреплял веру в Бога и в то лучшее, что есть в человеке, созданном по образу Божьему.

Я не могу вам передать, братья и сёстры, как скорбно в этот час расставаться с ним. Но одно могу вам сказать: служил он столько времени всем нам таким примером в жизни, служил он земной Церкви, а в этот час разверзаются, конечно, двери небесной, торжествующей Церкви, в которую он входит и где он найдет обитель у Бога, идеже несть ни печаль, ни воздыхание. В радость войдёт Божию!

Когда мы прощаемся с покойником, уходящим от нас, мы просим у Бога послать ему вечную память. Какую вечную память? Кто из нас с вами проживет века? Я, может-быть, какие-то дни, другие, может быть, какие-то недели и месяцы... Но это — что? — Ничто! Мы просим у Бога послать ему вечную память у Него, у Бога, для того, чтобы Господь Бог в Свою память принял его, в Свою память, в Свою радость, в Свою славу... И мы с вами не сомневаемся, мы глубоко верим в то, что Господь его примет в Свою память и сотворит ему эту Свою вечную, настоящую память.

Вечная память!

Только священнослужителей усопших обносят вокруг храма, перед тем как отнести их на место упокоения на кладбище. Но я считаю своим долгом, как настоятель этого храма, обнести его вокруг храма сейчас через двор наш церковный, в котором на каждом шагу был он всегда с чем-то, что-то делал, служа этому храму. И потом мы поставим его тело в приделе для того, чтобы те, кто ещё не успел проститься здесь с ним, простился бы там... Ну вот, берите!