71. Протоиерей Всеволод Шпиллер. Слово в неделю о мытаре и фарисее

30.01.77.

<...> Как прекрасно Спаситель не только знает душу человеческую, а и изображает её! Какие последние глубины человеческой души Он видит, все самые трепетные движения, чувства человеческие и их настоящую ценность — что в них добро, а что — зло. Никто не в состоянии описать душу человеческую и то, что в ней происходит так, как это делает Спаситель: всего только несколько слов и перед нами — образ всего человека!

Именно такова и притча Господа Иисуса Христа, которую вы сегодня слышали — о мытаре и фарисее. Конечно, она всем вам очень хорошо известна и пересказывать её совсем не надо. Какая картина внутренней жизни человека, души — что такое душа и что в ней творится — в этой притче нарисована! Так ясна эта картина, так она запоминается! Но однако же тем, кто часто слышал эту притчу и хорошо её знает, тем, кто часто стоял перед картиной, нарисованной в этой притче, может быть не всё в ней видно? И поэтому проповедники, священники должны кое-что в ней таким людям объяснить.

Два человека одновременно входят в храм — фарисей и мытарь. Один из них — фарисей — идёт, конечно, вперёд и становится, конечно, на видное место, достойное его. Кто такой фарисей, братья и сёстры? Это учитель, наставник, он принадлежит к той части верующих в ветхозаветной церкви, которая лучше всего исполняла Закон Божий. Фарисей отличается от других людей своим благочестием, он живёт по всем правилам веры. Он достоин уважения и привык к этому уважению, которое ему повсюду оказывали, и в храме — тоже. Потому он идёт и занимает достойное его место и начинает молиться.

Вместе с ним одновременно, как сказано, вошёл мытарь. Это человек, который занимался таким делом и так жил, что его не только не любили люди, а и не уважали. Он грешил постоянно. Как? Можно сказать — воровал: вот он должен наложить такой-то налог, подать на людей, а он накладывал побольше, что-то брал себе... И так далее, и так далее. Какими только грехами он не грешил... Вот этот мытарь входит в храм и занимает самое последнее, невидное место. И оба начинают молиться.

Как же молится фарисей? Он хвалит Бога. Он по-настоящему верующий человек, и он Богу, в которого верит безусловно, воздаёт хвалу. За что? За то, что он, фарисей, такой, какой он есть. «Я благодарю Тебя за это, Господи! Благодарю Тебя за то, что я не краду, не прелюбодействую, никаких грехов не совершаю, более того, я все правила веры исполняю так, как надо: два раза в неделю пощусь, и на церковь жертвую. Благодарю Тебя, Боже, за то, что я не такой, как остальные!» Он оборачивается, посматривает вокруг себя и видит мытаря: «Вот я не такой, как он — этот грешник!» И... указывает Богу какой он, и какой этот грешник, помогает Господу Богу разобраться в том, кто как следует живёт, а кто — нет!

Братья и сёстры! Фарисей, ведь, действительно не без добродетелей. Разве плохо и верить в Бога, и исполнять Закон Божий? Разве плохо подвизаться подвигом исполнения воли Церкви? — Очень хорошо, он это и делает и не лишён поэтому добродетели, он действительно благочестив. Тем не менее уходит он из храма осуждённым Богом, осуждённым Христом. А вот этот грешник, который только и молился несколькими словами — «Боже, милостив буди мне, грешному!» — выходит из храма оправданным!

Почему же это так? Да потому, братья и сёстры, что наши с вами человеческие понятия, о добродетели, о благочестии, распространённые и тогда, две тысячи лет тому назад, как и сейчас, они переоценены Христом. У Христа они — другие. Какие же?

Истинное добро и истинная добродетель — это любовь, только любовь! Это та самая любовь, которая раскрывается в душе человеческой подвигом смирения. Это та самая любовь, которая есть образ Божий в нас, потому что Бог есть любовь. Но этот образ в нас затемнён. А он раскрывается, становится светлым, действенным только силою смирения, когда человек научается себя смирять, когда он не ставит себя выше других, как ставил фарисей, когда в нём нет того самомнения, которое было у фарисея, когда он не гордится так, как фарисей гордился тем, каков он сам, когда ему совершенно чуждо это сознание добродетельного и благочестивого фарисея — «Я не такой, как они все, я лучше!» Потому что, когда есть такое сознание, то настоящей любви ни к Богу, ни к людям нет, и значит — нет ничего! Значит я — ничто! «Какие бы подвиги я ни совершал — говорит апостол Павел, раскрывая учение Христа — что бы я ни делал, какими бы я ни обладал дарами, познаниями, даже о Боге, что бы я с собой ни делал — всё имение своё раздал, тело своё отдал на сожжение — но если любви у меня нет, я — ничто!» И всё это идёт не только не на пользу, а во вред! Это всё, когда любви нет, кормит себялюбие, самолюбие, самомнение — то самое, которым страдал так фарисей и оказался осуждённым. А мытарь — оправданным, потому что в нём было столько смирения, которое способно раскрыть любовь и к Богу, и к людям...

250 лет тому назад наш замечательный святой, святитель Димитрий проповедовал на тему о мытаре и фарисее у себя в Ростове и говорил так: «Кому неизвестна — начал он так свою проповедь — притча о мытаре и фарисее? Кто её не знает? Что же я буду о ней говорить, буду её повторять? Пусть каждый думает о ней, понимает и толкует её как хочет. А я хочу спросить вас только об одном: К кому эта притча обращена? («Кому рече Господь притчу сию?») И тут же отвечает: «Фарисеом и фарисеом равным людям, которых среди нас так много...» Позвольте теперь и мне спросить: А мало ли их среди нас?

Фарисей так любил осуждать... Он ненавидел безбожников, между прочим. Он совершенно не мог общаться с людьми, скажем, неверующими... Фарисеям равны люди, которых среди нас очень много. Во многом, во многом — и в этом тоже — они похожи. Димитрий Ростовский говорил: «Какое велие зло? Это — самомнение», эта склонность возвышать себя и думать, что я — лучше других, лучше тех же безбожников. «Какое это великое зло!» — говорит святой Димитрий Ростовский. Мы можем только повторить эти слова. И повторяя их, заканчивая проповедь, напомню вам, как сам Спаситель окончил свою притчу: «Возвышающий себя унижен будет, а унижающий (смиряющий) себя будет возвеличен». Аминь.