Судьба. Не хватало воздуха России
Материал из EniseyName.
В Риге погиб наш земляк штурман Игорь Москвитин. Не хочется говорить "бывший штурман". И хотя Игорь в последнее время работал в наземной службе в аэропорту, он с упрямством мальчишки продолжал мечтать о небе.
Наша первая и последняя встреча состоялась в Красноярске, утопающем в белых снегах. Игорь еще не отошел от почти пяти лет индийского плена. Высокий, голубоглазый, он светился от худобы и радости. Я спросила тогда его, а вдруг последует запрет на полеты? "После того, что я пережил в Калькутте, после того, как не раз был на грани смерти, я готов ко всему, – ответил он. – За пять лет я многое передумал и понял: не надо размениваться по мелочам, не для этого человек живет на земле. Но без полетов представить жизнь трудно”.
Когда мы разговаривали, отшумели мировые и отечественные СМИ, отпраздновав возвращение индийских узников домой. Но подзаголовок одной из центральных газет до сих пор стоит перед глазами: "…Пленники обрели свободу. Обретут ли они снова крылья?" Крылья для полетов Игорю будто кто-то подрезал специально, как только он их начинал расправлять.
В пилоты его не взяли из-за высокого роста. Но он стал штурманом, и в небо все равно поднялся. Первым принял его после училища в свои небеса "отец сибирских городов" Енисейск. Как летал? Упоенно! Передо мной характеристика на штурмана Игоря Москвитина, подписанная директором Енисейского филиала авиакомпании “Енисейский меридиан”. Очень любил летать, облетал более трети территории бывшего СССР, имел допуск к сложнейшим полётам, допускался даже на ледовые аэродромы. Был замечательным помощником пилотам при заходе на посадку…
Шесть лет полетов оборвались внезапно. Это сейчас заговорили о возвращении малой авиации в Красноярский край, о проектах ее возрождения вплоть до сбора самолетов на красноярской земле. А в 1992-м классный штурман Игорь Москвитин остался без работы, крылья тогда подрезали ему основательно. Но он не желал с этим смиряться. Так женой и дочкой оказался он в Риге, где жили родители Аллы, и снова поднялся в небо, расширив карту полетов от пределов СССР до границ многих стран и городов Европы.
Но ненадёжным оказалось латвийское крыло, как и российское. Через три года начался передел собственности, самолёты стали распродаваться за бесценок, для лётчиков снова зареяла угроза безработицы. Девять летных лет завершились для штурмана Игоря Москвина 21 декабря 1995 года, когда он с экипажем вылетел из Риги в Бангладеш, расширив небесное пространство до переделов планеты Земля. Это был последний полет в его жизни.
То, что произошло на борту только что проданного британской фирме аиакомпанией "Латвио" самолета АН-26 и после, подобно кадрам из крутого боевика, где главное действующее лицо автомат Калашникова и террорист, за которым стояли торговцы оружием. Самое интересное, что вопреки требованию вооруженного преступника лететь дальше, смелый экипаж посадил самолёт по требованию индийской стороны на территории этой страны. Но террористу там дали уйти, а наших летчиков арестовали с нарушением множества законов и конституции Индии.
Так русский летчик Игорь Москвитин оказался “специально подготовленным агентом Пакистана, вступившем в заговор с целью ведения войны против Индии”. Смертная казнь ему и его товарищам была обеспечена. Виселица в тюрьме “Prezidency Yaile” находилась в полусотне метрах от камеры. Заложники террориста стали заложниками силовых и правовых структур Индии, разменной картой в её противостоянии с Пакистаном. На сей раз крылья не подрезали, а выломали их с плотью и кровью. Положенные по закону 90 дней предварительного заключения обернулись незаконными пятью годами тюремного заключения.
Когда при аресте Москвитин потребовал российского консула, его осадили. Он стал настаивать более чем другие, тогда его заковали в наручники и продержали всю ночь на стуле в кабинете допросов. В этом кабинете умеют допрашивать. Узники доблестно прошли всё – детектор лжи и так называемые психические атаки следователей. А когда русский экипаж объявил в знак протеста голодовку, их всех жестоко избили, лилась кровь, трещали и ломались рёбра…
Безумно жаркие ночи, проведённые на голом полу в грязных тряпках, вызвали воспаление, гнойные раны на теле, болезни. Но тюремных врачей здесь приглашают с большим опозданием, дают человеку умереть. Потеряв 25 килограммов веса, Игорь уже умирал от тяжёлой формы туберкулёза, которым заразился в тюрьме, но чудом оказался в госпитале, где поместили его в палату смертников.
Смерть торжествовала в этой несчастной обители, люди умирали на глазах, сутки лежали рядом, потом их уносили, чтобы сжечь. А он не умирал. Крысы прибегали в смердящую палату, бегали по телу, несколько раз кусали его, а штурман родом из далёкой Сибири всё равно не умирал. Приговорённый к сожжению, русский пленник выжил. И, несмотря на то, что был самым молодым из членов экипажа (Игорю исполнилось только 30) он и здесь, за тюремной решеткой, стал "замечательным помощником пилотам при заходе на посадку".
Игорь в совершенстве овладел английским, следил за прессой, вел переговоры с тюремными властями и переписку с индийскими, латвийскими и российскими властями. Москвитинское письмо я узрела сердцем, когда в 1999 году знакомилась с почтой генерал-губернатора Александра Лебедя. Встреча с мамой Игоря Галиной Петровной, выход на посольство в Индии, на международный комитет в защиту арестованных в Москве, на Московскую патриархию, развернувшую ход событий на спасительный путь. Всему этому читатели, следящие за публикациями "Сегодняшней газеты", были не только свидетели, но и со-переживатели, со-участники.
Их приговорили к смертной казни, когда "СГ" уже держала постоянную связь с российским посольством, а через него и с Игорем. "Мама, – писал он после того, как было оглашено решение суда, – я получил твое письмо по электронной почте. Теперь я спокоен, что ты, мама, держишься молодцом и мужественно перенесла это ужасное известие о нашем приговоре. Я представляю, какой это был для тебя и для всех вас страшный удар. Держитесь!"
И мама держалась из последних сил, ни разу не слышала я, чтобы говорила Галина Петровна убитым голосом. Но часто она повторяла: "Только бы в Индии не умер, только б не сожгли его". Наверное, за это мужество пожаловал ей Господь через Московскую патриархию "хождение" за три моря. Летом 1998 года она стояла на грязной, заполонённой нищими улице Калькутты и покупала себе сари, чтобы не умереть от жары. В камере Галина Петровна появилась 2 июня, когда сыну исполнилось 33 года. То был возраст Христа.
Господь постучался в его сердце, когда он лежал среди умирающих, умерших и крыс, когда виселица болталась над головой, готовая захлестнуться смертной петлей. Игорь на всю жизнь запомнил, как в палату вошли сестры милосердия от знаменитой матери Терезы, которая уже завершала свой земной путь, и первая иконка со Христом и Божьей Матерью появилась в его руках. Так душа начала обретать крылья.
И окончательно расправила крылья, когда в тюрьме совершилось тайное крещение его товарищей. Сам Игорь еще в детстве был крещен в красноярском храме Николая Чудотворца. Были потом спасительные встречи в тюрьме с московским священником Дионисием Позняевым, причастие тела и крови Христовой в палате среди изумленных и притихших инородцев. И, наконец, окончательная победа, в которой восклицательный знак поставил президент России Владимир Путин. Общая молитва членов экипажа после возвращения на родину выпала на день памяти святого князя Владимира и прошла она в Москве во Владимирском соборе. Ангел-хранитель наших пленников адвокат Каринна Москаленко была прихожанкой этого храма. Молитвослов, подаренный ею, и иконка были с Игорем до последних дней.
После освобождения из плена снова выпало ему испить чашу куда более горькую, чем его товарищам по несчастью. В Риге врачи честно предупредили: туберкулез, приобретенный в тюрьме, можно только приостановить, но излечить его невозможно. И снова удар по крыльям со всего маха.
Как мечтал он о доме, как скучал о нем. В электронных письмах маме Игорь все время твердит об Олечке – дочери, которая была трехлетней малышкой, когда их разлучили. "Спасибо, мама, тебе преогромное, – благодарит он Галину Петровну за пересланное письмо, которое написала ей внучка, – Я был просто счастлив увидеть почерк своей любимой Олюшки. Это она писала еще в начале 2-го класса. Надо же, какая она стала совсем большая".
И вот встреча с женой и дочкой в московском аэропорту под пристальным взглядом многочисленных телекамер. Счастливые улыбки… А несколько месяцев спустя дома, в Риге – тяжелый разговор с Аллой о том, что надо расстаться. Снова удар – страшный и беспощадный. Они расстались с условием, что Оля будет доступна для отца в любое время. Условие это было выполнено. Игорь приходил из диспансера, забирал дочку, и они гуляли по узким улочкам Риги, сидели в очаровательных детских кафе и радовались друг другу. Но всякая встреча кончается прощанием. Он до последнего дня надеялся, что Алла позовет его обратно.
Болея душой за сына, Галина Петровна звала сына домой в Сибирь, приезжала к нему, когда он снимал хибарку на Балтийском море. Но Игорь отвечал: "К полётам меня там не допустят, а дочку я потеряю навсегда, если сейчас уеду". В канун нового 2005 года Игорь прислал матери последнюю свою открытку в красивейшем конверте с поздравлением и припиской: “Олюшка сейчас в Париже, встречает Рождество. Как вернется, мы вышлем тебе фотографии. Целуем". Париж – это было последним его подароком любимой дочке. А маме он подарил еще и звонок по телефону – очень радостно поздравил с Новым годом. В Красноярске был час ночи 2005-го. В Риге – восемь вечера 2004-го. В восемь утра 2005 года Игорь погиб в автокатастрофе на рижском Островном мосту.
Известие о его гибели Игоря я получила ночью из Москвы. Галина Петровна по телефону разговаривать не могла, о трагедии сообщил старший брат Игоря Николай. Москвитины как иностранные граждане, не имеющие заграничных паспортов, должны были три недели ждать визу. И тут командир экипажа Александр Клишин, который работает сейчас начальником учебного центра "Трансавио" в Москве, сделал невозможное. На старый новый год они уже были в Риге. 15 января, на рижском кладбище Саркандаугава появилась еще одна могила с православным крестом. Игорю не исполнилось и сорока.
Предмет его гордости – российский паспорт, выданный в Калькутте, во что таможенники, когда он пересекал границу с Латвией, никак не могли поверить, ушел в архивы, предназначенные для сожжения.. Матери выдали дубликат свидетельства о смерти на латвийском языке, где нет ни одного русского слова. Члены экипажа Игорь Тиммерман, Евгений Антименко, Олег Гайдаш встретили Галину Петровну с родственниками в полном составе. После похорон повезли их на место гибели. На островке стояли четыре мощных дерева. Что за злая сила развернула автомобиль в их сторону – тайна. На останки Игоревой подержанной иномарки, которую он купил не так давно, ни родителям, ни экипажу взглянуть не дали. Сказали, что это делается в интересах следствия, которое еще не завершилось.
Для того чтобы снова подняться в небо, Игорь совершил невозможное: он вылечил свой неизлечимый тюремный туберкулез! Когда покидал диспансер с прогнозом "здоров", все смотрели на него с восхищением. Медсестры, врачи, прощались с ним, как с самым дорогим человеком. Очень долго не хватало им потом его светлой улыбки. Может, она была слишком светла для этого мира?
Во время нашей единственной встречи я спросила Игоря, чего больше всего не хватало ему в Индии, и он ответил:
– Под новый 2000 год врач генконсульства в Калькутте Валентин Цвеклинский принес мне в больничную палату в подарок аэрофлотовский плакат. На нем – пруд, деревья, монастырь какой-то… И так домом пахнуло родным, Россией, даже сердце защемило. Воздуха хотелось глотнуть русского, хоть краешком глаза взглянуть на наших людей, на наши дома, на наши просторы. Не хватало воздуха России…
Мне кажется, по этому воздуху, как по полетам, тосковал он там, на берегу Балтики. Я снова перечитываю переписку матери и сына, что мы устраивали через Интернет. Как на удивление часто просит Игорь маму и всех нас: "Держитесь!" Как будто мы были в плену, а не он. Наверное, и сейчас просит о том, уже издалека, с небес, в которые так рвался и которые наконец обрел.
Валентина МАЙСТРЕНКО
