24.11.70.

«Прекрасна душа, прекрасна жизнь, прекрасны поступки..». Но когда мы так говорим, братья и сёстры во Христе, то мы не делаем эстетической оценки душе, жизни или поступкам. Прекрасное — это не эстетическая категория. Красота — это категория метафизическая, духовная. Это высшее состояние бытия, это высшее достижение существования, а вовсе не одна какая-то его сторона, одна из сторон.

Так думала покойная Мария Вениаминовна в полном согласии с учением Православной Церкви. Красота явлена была именно как таковая — как высшая метафизическая реальность — на горе Фаворской, в час Преображения Господа нашего Иисуса Христа. Вот — явление Красоты, славы Божией, которая осияла весь мир тогда, хотя и пребывает она в этом мире, оставаясь в нём до скончания века прикровенной.

Когда-то Достоевский говорил, что Красота спасёт мир... Мария Вениаминовна часто повторяла эти слова. Она знала, всем своим существом верила и знала, что это так, что это правда, потому что Красота — это сила Божия, это сила славы Божией, это слава силы Божией, преображающая мир.

В центре нашего православного христианского мировоззрения стоит эта вера в преображение мира благодатной энергией славы Божией, действующей здесь, пребывающей в этом мире сокровенно, отыскиваемой нами, каждым ищущим человеком, действенно раскрывающим её тогда, когда он её находит, когда он её воспринимает.

Красота — об этом так часто говорила покойная Мария Вениаминовна — красота ноуменальна — говорила она — а не феноменальна. Красота — это высшая реальность, которую ищет человек, красота есть добро, есть путь жизни и средство, при помощи которого человек следует жизненным путём, идёт к красоте. А красота — она по ту сторону добра. Вот там и оттуда идут стихии этой красоты, мир преображающей. Эту сторону учения нашей Православной Церкви Мария Вениаминовна всем своим существом чувствовала, понимала правду и силу этого учения, так была ему во всём верна.

Красота — активна. Красота — не статична, красота — динамична, красота — это всегда движение и сила, нечто совершающая. И восприятие красоты — это всегда прорыв в другой мир, к другой, высшей реальности, это всегда стремление и прорыв к Божественному миру, в мир Божественной реальности, благодатной. И вся жизнь, а не только мысли о красоте, вся жизнь покойной Марии Вениаминовны, посвящённая красоте, и была таким стремлением к высшим, действенным ценностям красоты и прорывом в другой мир. Именно так она понимала искусство, братья и сёстры, как совершающее этот прорыв в другую, высшую реальность.

Почему искусство призвано к преображению жизни? «Почему искусство, и в особенности музыка — говорила она — это есть упреждение преображения мира? Это есть видение мира уже преображённого благодатью Божией, Славой Божией! Славой, явленной Господом Иисусом Христом на Фаворской горе, когда так хорошо стало тем трём, которые видели эту Славу, когда так прекрасно было всё вокруг и, почему-то, вдруг погасло, ушло... Оно исчезло, явив в своём явном совершенстве образ будущего мира, уже преображённого, того мира, к которому мы идём, которого мы ищем, того мира, который частично может быть осуществлённым и осуществляется». Такой жизнью, такой верой жила и верила покойная Мария Вениаминовна.

Есть ещё одна особенность в особом внутреннем, духовном мире и мировоззрении покойной Марии Вениаминовны. И я бы хотел сейчас сказать об этом несколько слов.

Во-первых, она очень сильно различала красоту и красивость. Красота — вечна, а красивость принадлежит этому миру и — преходяща. И очень часто красивость обманывает, а красота — никогда. Дальше. Красота — говорила Мария Вениаминовна, и это опять в таком необычайном внутреннем глубоком соответствии, согласии с учением Церкви — красота реализуется в форме. Но вот что странно, что парадоксально: форма, реализующая красоту, иногда как-то вдруг эту красоту может убить. В форме, если она приобретает некое самодовлеющее значение, угасает тот огонь, который, бывает, в форме исчезает, когда затвердевает та жизнь, та энергия Божественная, в которой осуществляется человеком, видящим эту красоту так, и затем в такой-то форме её реализующим. Нужно бояться, говорила она, нарушения верного отношения между красотой и воплощением её формы, так как форма только временна, а красота — вечна.

Есть красота человеческого лица, братья и сёстры, каждого человеческого лица, имеющего форму. Прекрасно человеческое лицо, и оно тем прекраснее, чем больше в этой форме любви, чем больше за этой формой — образ любви, стремление человека к вечности, к вечным ценностям, к красоте, которая принадлежит вечности и есть вечность, к Божественной Красоте, в которой — Бог. Потому что, кто же из нас не видел на этом лице, и не видит и сейчас, этого постоянного стремления горе, наверх, к вечным ценностям, к той красоте, которой имя — Бог. Бог, которому она была верна во всей своей жизни, во всём делании своём, во всём своём служении искусству и людям на всех путях своей жизни.

В ней жила высшая память о Боге. Она никогда не забывала и не отрывалась от этого понимания, от этого сознания и от этого стремления, наполнявшего всю её, полюбившую Бога, душу. Всю!

Никогда она не забывала этого стремления к Нему! И вот сейчас она входит со своей вечной памятью о Боге в вечную память Самого Бога. Да примет же Господь и упокоит в Своих селениях душу прекрасного человека, от нас ушедшего.

Прекрасна душа, прекрасны и поступки, и жизнь, прекрасен путь жизни.

Аминь.