16.06.74.
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Во второй половине первого тысячелетия после Рождества Христова христианскую веру люди стали принимать не так, как принимали до того времени, когда крестились и становились христианами отдельные люди, семьи, общины небольшие, которые потом образовывали церковные приходы. Со второй половины первого тысячелетия стали креститься целые народы, целые страны. Так именно крестилась и Русь при князе Владимире в Киеве. Так именно приняли христианство и почти все европейские народы. Огромными массами люди становились христианами. Уж какими христианами — не знаем, но всё-таки христианами, братья и сёстры, потому что крестились. И были подвиги христианские, и были подвиги не только отдельных людей, отдельных общин, но даже и народов, если хотите. Только очень скоро христианство стало искажаться целыми народами — и европейскими, и нашим народом. Не очень уж по-православному, по-настоящему стали верить. А всё-таки вера христианская была у целых народов, и она много делала для их спасения, братья и сёстры, потому что, как бы мы с вами ни рассуждали о том, может ли целый народ стать христианским, однако же в Священном Писании говорится, что целые племена, народы имеют своих ангелов — ходатаев перед Богом. И уж конечно, эти ходатаи что-то давали этим народам своим ходатайством. Но только много было и отступлений от христианства, принимаемого целыми народами.
У нас в России этих отступлений было меньше, чем в других местах. Очень странным это кажется, братья и сёстры, потому что, ведь, мы на триста лет младше Европы, значит и менее культурны, чем европейские народы. А вот в христианстве отступлений было меньше. Вы посмотрите: князь Андрей Боголюбский, делающий большую политику Московского княжества, борется с новгородскими князьями. Он делается святым, и те князья становятся святыми... В чём же тут дело? А дело в том, что Андрей Боголюбский не превращал христианскую религию в народную. Он вовсе не говорил, что русский народ — христианин, что Московское Царство и есть княжество христианское, православное, и поэтому Бог с нами, и уж, конечно, новгородских, псковских князей победим, потому что они... А что они? Они ведь тоже христиане... Вот Андрей Боголюбский и знал, что государственные интересы княжества, интересы Москвы и интересы Новгорода — одно, а христианство — совсем другое. И христианство не смешивал с этими политическим интересами своего и других княжеств. Война — ужас, война — грех! Но, к сожалению — необходимость. Ужас и грех, без которого никак не проживёшь: вот, надо воевать, а там уж Бог знает, простит или не простит этот грех мне, Андрею, или князю псковскому, или новгородскому, который с ним борется... Но не смешивали это с христианством. Христианство, повторяю — одно, а политические, государственные интересы — другое. Иногда они совпадают, иногда они оказываются очень рядом и даже — одним и тем же. Сергий Радонежский посылает на борьбу с татарами своих двух иноков, как вы знаете, и участвует в этом стоянии за Россию, за христианство в России. Однако он не сел на московский митрополичий престол, не включился в эти политические интересы строительства Московской Руси того времени. Почему? Потому что Церковь — одно, а государство — другое, и смешивать одно с другим никак нельзя.
Церковь есть Церковь Христова, она наднациональна, надплеменна по своему значению, по цели своего существования. И никак нельзя Церковь обмирщвлять, никак нельзя Церковь превращать в орудие тех или иных политических интересов. Только тогда, когда эти политические интересы оказываются совпадающими с христианскими, только тогда Церковь может сказать своё слово и выступить. Но это бывает не так часто. И это бывает тогда, когда христианство христианизировало народ, государство. А были у нас когда-нибудь настоящие христианские государства? И есть ли они сейчас? Никогда их не было и нет! И Византия была очень относительно христианским государством. Идея теократии была, это верно. Но эта идея никогда не находила должного воплощения в жизни. Никогда христианство не могло христианизировать государство. И как страшно поплатились народы за то, что отдельные институты, например, государство — политический институт — были сакрализованы! Сакрализовать, освящать таким образом, как освящалось, скажем, в Византии государство Церковью было ошибкой. И мы это знаем. Мы очень дорогой ценой заплатили за это знание, потому что Россия тоже попробовала пойти по этому пути и сакрализовала то, что сакрализации не подлежит. Никакая политическая власть сакрализована быть не может.
Русские святые это понимали прекрасно. Один Серафим Саровский, уже после Сергия Радонежского, чего стоит! Он в какое время жил? Как вы хорошо знаете, институты политические, общественные, государственные он не сакрализовал, хотя и относился к ним с глубоким уважением, почитал, как почитал каждого человека, носящего в себе образ и подобие Божии. Образ, который дан каждому человеку, и подобие, которое задано каждому человеку, как идеал, к которому он должен стремиться, раскрывая его в своей жизни. Каждому человеку, а так же и общности, и народу, и государству. Но это — только идеал...
Так подвизались русские святые, очень тонко отличая государство, общество от Церкви. А не-святые, стоявшие во главе Церкви и общества, этого не делали. Замечу: среди прославленных Церковью московских князей есть только один — Даниил Московский, чудотворец! Больше нет. Есть святители, но нет князей.
В наше время перед всем христианством и перед нами, братья и сёстры, перед религиозным сознанием Русской Православной Церкви стоит важнейшая проблема, выражаясь языком богословским — экклезиологическая проблема. Это значит — вопрос о Церкви, братья и сёстры, ЧТО такое Церковь. В самой основе учения о Церкви, есть одно очень трудное для понимания положение. Как следует понимать: Церковь — не от мира сего, но Церковь в мире сем? Что же это значит, как это понять? Где кончается неотмирность Церкви, и где начинается то, что миру принадлежит? Вот две части, если хотите, христианского народа: одна, большая часть — западное христианство — идёт одним путем, а мы с вами — меньшая часть, православные христиане — идём другим путём. Наверное, когда-нибудь они сольются, но пока что они — разные. Наш путь очень связан с храмом, с молитвой, он очень связан с богослужением. Западный путь — другой. Там очень связали судьбу Церкви с социальным и политическим деланием. Дай Бог им всего лучшего на их пути, но это не наш путь.
Говорят, что христианство страдает двумя редукциями, т.е. христианство обрезают как-то: западные по-своему, а мы по-своему. Как же? Западные отрезали от христианства его молитвенную жизнь, его богослужебную жизнь. Центр жизни перенесли было... Кажется, я могу уже сказать «было», потому что сейчас наблюдается некоторое возвращение к усвоению значения богослужебной жизни. Но все-таки, в большинстве своём христианские Церкви Запада занимаются социальным и политическим деланием. К Церкви относятся как к общественной организации, имеющей колоссальное нравственное воздействие на народ, имеющей особые методы, средства, способы служения Богу и людям, но именно, как к общественной организации. А мы с вами — и нас в этом упрекают — совсем по-другому обрезали, как они думают, христианство. А именно: одни только религиозные нужды, одна только Евхаристия, одно только богослужение и молитва, и больше ничего...
Но, братья и сёстры, так было и раньше, давным-давно, когда русские святые получали свои венцы. Так и сейчас. Что может быть важнее в жизни, чем Евхаристия, когда Сам Христос оказывается посреди нас? Что же более всего нужно человеку, как не это Богообщение с живым Христом, с Его Телом, с Его Кровью, во время Евхаристии, во время благодарения, которое мы с вами совершаем в храме? Благодарение, чувство Бога, и чувство благодарности Ему, русские люди умели выносить и за стены храма. Они умели распространить это благодарение на всю жизнь. Русский человек, может быть, потому и был, в свое время, во всяком случае, очень сердечным, очень мягким, очень радушным. «Радость моя»говорил Серафим Саровский, обращаясь ко всякому, «радость моя,» обращался он к цветку, «радость моя», обращался он к солнечному лучу, благодаря Бога за всё: за этот солнечный свет, за это тепло, за то, что у людей так много хорошего в их нутре, в душе, за то, что они сообразны самому Богу. Вынося это благодарение из храма, от Евхаристии, совершающейся здесь, он превращал в Евхаристию всю свою жизнь. Христианская жизнь евхаристична по своему началу. В центре христианской жизни и должна быть Евхаристия, благодарение Богу за всё.
На этом построено и евхаристическое движение на Западе, которое сейчас всё сильнее и сильнее, благодаря которому к Православию, к нам с вами, немощным, обращено такое внимание западных христиан. А мы это вынесли от наших святых.
В сегодняшнем евангельском чтении вы слышали рассказ о том, как Христос учеников своих превращал в ловцов человеков, как он давал им сети, которыми эти ученики будут ловить человеков, как рыбаки ловят рыбу. Эти сети есть в мире и сейчас у христиан. Они — у нас с вами, братья и сёстры, они — у нашего священноначалия. Сети, в которых всегда что-то есть от абсолютных, вечных ценностей. Много в мире ловцов людей, разные сети разбросаны, в которые множество-множество разных людей ловят... Но ни в каких сетях нет того, что есть в сетях Христовых — вечные, абсолютные ценности.
Не будем этого забывать, братья и сёстры, никогда. И не будем превращать нашу Церковь ни в какую организацию! И будем опасаться подходов наших самых лучших людей с самыми лучшими намерениями, но подходов неверных, подходов к Церкви как к какой-то общественной организации, которая может быть использована в одних или в других политических целях. Мы над всем этим! Мы обладаем вечными ценностями, мы обладаем самим Христом, и Им будем спасены, а здесь, в этой жизни — и утешены, и обрадованы, и получим от Него всё то, что нужно, чтобы быть добрыми христианами и хорошими людьми.
Аминь.