В 1972 году Генрих заканчивает школу. В аттестате одна «четверка». Такие аттестаты, кстати, у всех трех братьев Фастов. Но у Генриха эта «четверка» - по пению. Конечно же, она была заслуженной. Спустя годы это подтвердит оценка его музыкальных способностей бабушек из церковного хора. Но тогда для юношей это не имело никакого значения. Свое будущее он связывал с физикой.

Путь к науке лежал через университетское образование. Значит, нужно было учиться. И он, как и хотел, поступил на физический факультет карагандинского университета. Дальше, казалось бы, все шло отлично. Семерка влюбленных в физику и подающих надежды друзей, энтузиазм преподавателей - дело жизни найдено окончательно и впереди - самые радужные перспективы. Но...

В жизни всегда бывает свое «но». Все чаще и чаще Генрих ловил себя на мысли, что физика его интересует только теоретическая, объясняющая законы природы. Как только один из таких законов становился понятен, дальнейшее теряло значение. Студент Фаст не мог не признать себе, что больше всего в науке его занимает место человека во Вселенной. Кто я есть и что есть Вселенная? Отражение мудрости творца, Его замыслов и законов?

Душа тянулась через законы природы к законодателю. Это гораздо труднее, чем расщепить атом. Творец нас не поймет и не узнает, если мы явимся к нему с белыми руками и темными душами.

Наверное сразу, как только начал воспринимать эту жизнь осознанно, стал понимать, что в нем живут два человека. Эта двойственность начинала тяготить.

Невозможно было отказаться от активной студенческой жизни, где есть место любимой науке, где Генрих был старостой группы, директором школы юных физиков. Немыслимо отказаться и от внутренней, духовной жизни и от активного участия в жизни молодежного кружка и общины.

В школе было проще, там знали, что верующий. Никогда не был ни октябренком, ни пионером. Ни на секунду не позволил товарищам завязать на себе галстук. Там за уклончивый ответ на вопрос: «Веришь ли ты в Бога?» испытал такие угрызения совести, что и вспоминать больно. Но сам о вере в Бога никому не говорил.

И вот университет. Здесь никто не о чем не спрашивал. Здесь даже старостой избрали одного из ста, и этот один из ста был не комсомолец.

Здесь вместе со всеми нужно было изучать атеизм и сдавать зачет и экзамены по этому предмету. До сих пор помнит о.Геннадий один из таких экзаменов.

Экзаменатор по философии явно с пристрастием относился к дотошному студенту:

- Скажите, с чем вы не согласны в марксистско-ленинской философии?

- Сейчас экзамен, и я отвечаю по существу.

- А все-таки?

- Например, вопрос о происхождении религии.

- И что именно?

- Я — верующий.

- Есть ли у вас рациональное обоснование вашей веры? Если - да - я ставлю вам «пять» и мы беседуем после экзамена. Если - нет - вы верите в то, чего нет, и получаете «два».

В итоге после экзамена на беседу осталась вся группа. Всей, правда, пришлось и уйти по требованию преподавателя.

А потом начался другой экзамен - дискуссия между студентом и экзаменатором: кто прав. После этого, к большой пользе и студентов, и преподавателей, такие дискуссии стали нормой. Студенты и Фаст, в том числе, оценили этот поступок преподавателя по достоинству. Ведь мастеру не просто примириться с тем, что собственный ученик заводит с тобой споры, и не только не делать попытки оборвать его, а всячески поощрять к продолжению этого спора.

А потом вдруг некомсомольское состояние Фаста стало шокировать. На преподавателей это подействовало как неразорвавшаяся бомба. Ясно, что она должна была разорваться. Это произошло после очередной первомайской демонстрации, на которую большая половина группы не явилась. Староста, в первую очередь, должен был за это ответить. И он навлек на себя беду:

- Если бы вы меня спросили как человек человека, я бы сказал, но вы спросили как начальник подчиненного, и я не отвечу, ибо по Конституции у нас свобода демонстрации.

Это выступление, естественно, должно было иметь свои последствия и, естественно, имело. Для начала куратор заставил высказать каждого студента свое отношение к поведению Фаста. И тогда все встало на свои места. Отреклись все. Все, кроме того, к которому сам Фаст до того дружественных отношений не питал. Конечно, было больно. Но, как оказалось, есть еще кроме боли отречения от тебя, чувство освобождения от тех, кто может предать. Есть нечто, освобождающее от необходимости вести двойную жизнь. Есть возможность свидетельствовать о вере в безбожном мире. Это очень трудно, но это многого стоит. И это чувство Генриху было дано испытать.

Дальше все развивалось по давно разыгранному сценарию.

4 курс. Зачет по научному коммунизму. Заранее предупрежден преподавателем, что должен зайти последним. Ситуацию оценил мгновенно и понял, что отвечать нужно при свидетелях. Но и это не спасло. Незачет. Пересдача. На все вопросы студента один ответ: «Хочешь уехать в Германию!» и «верующий». От отчисления спас совет брата Вильгельма, к тому времени уже доцента Томского университета. Брат посоветовал самому написать заявление об отчислении. Удивительно, но чувства несчастности не было. Знал, что страдает за веру, и это оправдывало все. Господь управил. В один день удалось восстановиться в Томском университете.

И Томск перевернул всю его жизнь. В Томске он встретил Лиду Трофимову - будущую жену и мать его пятерых детей. Познакомился на одном из собраний Молитвенного дома. Тогда она, будучи студенткой политехнического института, пела в общинном хоре.

В Томске с отличием закончил университет и полгода проработал на кафедре теоретической физики. С увлечением занимался квантовой механикой и тензорным анализом.

В Томске студент, а потом уже и преподаватель Фаст сознавал, что никогда не будет просто ученым.

Томск стал для него родным по духу. Здесь впервые он стал молиться на русском языке и на этом же языке читать Библию. Понял, что Караганду, страдания за веру, меннонитский патриотизм - все это нужно было пройти, чтобы понять, что такое Россия.

Томск для него — это то, что принято определять как выход из родного гнезда. В Томске он понял, что мир намного шире, чем то, в чем он вырос. До этого его постоянно мучил вопрос: «Что значит исполняться Духом Святым - а здесь в Томске он впервые не то чтобы понял, а на себе ощутил значение этой фразы. Молитва Духом Святым - такая загадочная и непостижимая ранее - стала его молитвой - и это была воистину несказанная радость. Ощущение было как в 15 лет, когда впервые Господь явил ему сове свидетельство. Сейчас же он ощутил Дух Божий как реальность. И это стало не предметом веры, а предметом опыта. А через месяц молодежная группа, которой к тому времени руководил Генрих Фаст, едет в Барнаул. Как и всем молодым, особенно людям ищущим, Генриху были интересны встречи с близкими ему по духу людьми. К такому-то человеку они и ехали, но впечатления от встречи превзошли все ожидания.